В течение нескольких лет, уже став писателем, Толстой упорно и последовательно занят определением своих многочислен­ных слабостей. Перечитывая свои записи, он поды­тоживает пережитое, и тогда появляются жёсткие самокритичные оценки:
«Что я такое? Один из че­тырёх сыновей отставного подполковника, остав­шийся с 7-летнего возраста без родителей под опе­кой женщин и посторонних, не получивший ни светского, ни учёного образования и вышедший на волю 17-ти лет, без большого состояния, без всяко­го общественного положения и, главное, без пра­вил; человек, расстроивший свои дела до послед­ней крайности, без цели и наслаждения проведший лучшие года своей жизни, наконец изгнавший себя на Кавказ, чтоб бежать от долгов и, главное, при­вычек, а оттуда, придравшись к каким-то связям, существовавшим между его отцом и командующим армией, перешедший в Дунайскую армию 26 лет, прапорщиком, почти без средств, кроме жалованья (потому что те средства, которые у него есть, он должен употребить на уплату оставшихся долгов), без покровителей, без уменья жить в свете, без зна­ния службы, без практических способностей; но — с огромным самолюбием! Да, вот моё общественное положение. Посмотрим, что такое моя личность.
Я дурен собой, неловок, нечистоплотен и свет­ски необразован. Я раздражителен, скучен для дру­гих, нескромен, нетерпим (intolerant) и стыдлив, как ребёнок. Я почти невежда. Что я знаю, тому я выучился кое-как сам, урывками, без связи, без толку и то так мало. Я невоздержан, нерешителен, непостоянен, глупо тщеславен и пылок, как все бесхарактерные люди. Я не храбр. Я неаккуратен в жизни и так ленив, что праздность сделалась для меня почти неодолимой привычкой. Я умён, но ум мой ещё никогда ни на чём не был основательно испытан. У меня нет ни ума практического, ни ума светского, ни ума делового. Я честен, т. е. я люблю добро, сделал привычку любить его; и когда откло­няюсь от него, бываю недоволен собой и возвраща­юсь к нему с удовольствием; но есть вещи, кото­рые я люблю больше добра — славу. Я так често­любив и так мало чувство это было удовлетворено, что часто, боюсь, я могу выбрать между славой и добродетелью первую, ежели бы мне пришлось вы­бирать из них.
Да, я нескромен; оттого-то я горд в самом себе, а стыдлив и робок в свете». (Запись в дневнике от 7 июля 1854 г.).